Одиночество - как наркотик: сначала так прекрасно, потом так больно.
Он полз, цепляясь корявыми от ломки конечностями за грязные ступени подъезда, боль вязала суставы в мертвые петли, из приоткрытого рта сочилась слюна вперенешку с кровью и гноем.
Ржавые капли, как рыжие слезы больного гангреной водопровода, отстукивали: раз, два, три...Он оперся на раковину и с трудом разлепил покрытые сеткой лопнувших сосудов глаза. Левый зрачок моментально сузился, но правый остался зияющей черной дырой, безнадежной бездной отразившись в треснутом зеркале. Рука машинально нашарила полиэтиленовый пакетик в шкафчике под умывальником. Дрожащие пальцы ощупали и развернули шуршащую пленку... Пусто. Пусто! Дьявольский оскал Смерти усмехнулся ему с заляпанного зубной пастой годичной давности крана. Он сполз спиной по стене и заплакал, обхватив угловатые колени руками.
Цепляясь за отваливающийся кафель, он попробовал встать. Бритвой, которая уже не помогала против жесткой щетины на подбородке, перерезал натянутую над ванной бельевую веревку. Дешевый обмылок, крючок лампочки под заплесневелым потолком, шаткий ободок унитаза. Негнущиеся пальцы вяжут узел, поправляют воротничок рубашки, вены на тонкой шее абухают, сердце забивается в пьянящем экстазе небытия...
Хруст порванного провода, хлопок перегоревшей лампы, шорох сыпящейся штукатурки. Тело с глухим стуком падает на залитый водой пол.
Прошло около двадцати минут, прежде чем он осмелился приоткрыть глаза. Было мокро и холодно, запах тлена и горелой проводки в темноте казался острее и живее. В розовой от разбитых коленей и содранных ладоней луже сидел, спрятав голову в острые мальчишеские плечи и подрагивая то ли от истерического смеха, то ли от горького плача, семнадцатилетний мальчик.
Ржавые капли отсчитывали секунды: раз, два, три...
Ржавые капли, как рыжие слезы больного гангреной водопровода, отстукивали: раз, два, три...Он оперся на раковину и с трудом разлепил покрытые сеткой лопнувших сосудов глаза. Левый зрачок моментально сузился, но правый остался зияющей черной дырой, безнадежной бездной отразившись в треснутом зеркале. Рука машинально нашарила полиэтиленовый пакетик в шкафчике под умывальником. Дрожащие пальцы ощупали и развернули шуршащую пленку... Пусто. Пусто! Дьявольский оскал Смерти усмехнулся ему с заляпанного зубной пастой годичной давности крана. Он сполз спиной по стене и заплакал, обхватив угловатые колени руками.
Цепляясь за отваливающийся кафель, он попробовал встать. Бритвой, которая уже не помогала против жесткой щетины на подбородке, перерезал натянутую над ванной бельевую веревку. Дешевый обмылок, крючок лампочки под заплесневелым потолком, шаткий ободок унитаза. Негнущиеся пальцы вяжут узел, поправляют воротничок рубашки, вены на тонкой шее абухают, сердце забивается в пьянящем экстазе небытия...
Хруст порванного провода, хлопок перегоревшей лампы, шорох сыпящейся штукатурки. Тело с глухим стуком падает на залитый водой пол.
Прошло около двадцати минут, прежде чем он осмелился приоткрыть глаза. Было мокро и холодно, запах тлена и горелой проводки в темноте казался острее и живее. В розовой от разбитых коленей и содранных ладоней луже сидел, спрятав голову в острые мальчишеские плечи и подрагивая то ли от истерического смеха, то ли от горького плача, семнадцатилетний мальчик.
Ржавые капли отсчитывали секунды: раз, два, три...
